Читать интересную книгу Искры в таёжной ночи - Сергей Жоголь

Они поднялись по ступенькам. Шагая за хозяйкой, Женька тщательно вытер ноги о половицу.

– Снимай свои кроссовки. В избе тапки наденешь.

Женька, не развязывая шнурков, скинул обувь и вошёл в дом, остановившись в прихожей. Софья скинула плащ, подошла к шкафу, достала оттуда старенькие брюки и свитер.

– На вот, переоденься, это отцовское. У вас примерно один размер. А своё на стул повесь. Печь растоплю, просушу. Заходи, располагайся.

Женька поморщился, но вещи взял. Переоделся, пока Софья на электрической плитке кипятила чайник и растапливала печь. Вскоре дрова запылали и комныты стали наполнятся приятным теплом.

– Вот, теперь грейся изнутри, – хозяйка подала гостю большую фарфоровую кружку. – Он полезный, с травами.

– Спасибо. А можно я тут поброжу?

– Валяй.

Крохотная спаленка, закуток с простой деревенской печкой, заменявший кухню, две комнаты были оборудованы под мастерскую. Они были заставлены шкафами и столиками, увешаны полками, на которых – по мнению Женьки – размещался самый разнообразный хлам. Склянки с порошками и растворами, мешки с гипсом, оптиками, куски пенопласта и, конечно же, шкуры. Они висели на стенах, мокли в тазах и ванночках, ожидая своего перевоплощения. Хлам кругом, но всё на местах: баночка к баночке, коробка коробке. А этот Лучинин педант, рассуждал Женька, потягивая забористый чаёк. Софья тем временем стояла, прислонившись к стене, и смотрела куда-то в сторону. Чашка в её руках дымилась.

Женька взял в руки коробку со стеклянными шариками. Ба, да это же глаза, а там, что? Зубы? Нет, не зубы клыки. Женька взял со стола кабанью челюсть и повертел в руках. Софья улыбнулась.

– Это молодой поросёнок. У матёрого секача нижние клыки вдвое длиннее.

– Не хотел бы я с таким встретиться на узенькой дорожке.

– А тебе и не надо с ним встречаться. Тебе нужна коллекция. Так, пойдём.

Софья забрала у гостя пустую кружку и отпёрла очередную дверь ключом. Женька точно оказался в сказочной стране – мифическом райском уголке.

Помещение было просто забито экспонатами, но эффекта загромождённости вовсе не было. Каждое существо располагалось на своём месте. В комнате не было окон, но грамотно размешённая подсветка, которую, войдя, тутже включила Софья, делала комнату ещё загадочнее и интереснее. Свет, словно солнечные лучи, проникающие сквозь листву, открывал взору всю красоту застывших фигур. Головы оленей, фигуры волков и лис, увешанные тетеревами и совами стены – чего здесь только не было. Женька тут же потянулся за фотоаппаратом. Вытащил из сумки камеру и хотел уже сделать несколько пробных снимков.

– Вот чёрт! Разряжено же всё. Где у вас тут розетки?

– Вон за тем оленем, – улыбнулась хозяйка и щёлкнула очередной тумблер на стене.

Комната тут же наполнилась шелестом листьев, щебетом птиц, где-то, словно вдали слышалось токование глухаря. Женька поставил приборы на зарядку и стал рассматривать оленью голову, висевшую на стене.

– Это изюбрь. Отец подарил мне его на моё четырнадцатилетние. Точнее не подарил – сделал. Мы долго его выслеживали, потом подобрались, и я убила его с сотни шагов.

– Ты? – Женька опешил. – Хочешь сказать, что убила его сама?

Софья пожала плечами.

– А что такого? Здесь почти четверть трофеев мои.

Женька подошёл к свернувшейся под камнем черной змее.

– Эту тоже ты добыла?

– Нет. Признаться, змей я немного побаиваюсь. Это болотная гадюка. Отец наступил ей на хвост. Толстую кирзу эта тварь прокусить не смогла. Отец не хотел её убивать, но эта стала бросаться. Пришлось убить. Так сказать – вынужденная оборона. Вообще-то её укус не смертелен…

– Не смертелен? Я бы к такой на пушечный выстрел не подошёл.

Когда батарея фотовспышки зарядилась, Женька начал снимать. Когда он сделал не менее сотни снимков, Софья, отодвинув задёрнутую шторку, вошла в небольшую нишу.

– А здесь отец обычно оставляет последние работы… Что это? Нет!.. Да, нет же!.. Нет!..

Женька вздрогнул и чуть не выронил камеру. Софья, бледная как полотно, вышла из-за шторки. Плечи девушки повисли, в глазах застыл ужас. Она прошла к окну, открыла форточку, потом медленно опустилась на табурет.

– Там Белка. Как же такое могло… кто же её… почему?

Женька сдвинул брови:

– Белка? Что в этом такого? Я-то думал, ты там очередную змею увидела, причём живую.

– Говорю же тебе, там Белка.

Женька хмыкнул и сложил руки на груди.

– Я в этом доме уже двух белок видел и обоих уже заснял. А ещё видел куницу, выдру… не пойму, чего ты испугалась.

– Это не такая белка, а Белка – собака наша. Я-то думала, что отец с ней на охоту ушёл, а он…

Женька подошёл к нише и отодвинул шторку.

Белая грудь и передние лапы, чётные морда и спина. Животное сидело, выпрямив спину, и смотрело куда-то в сторону. Торчащие острые уши, высунутый язык, умные, немного грустные, глаза. В первое мгновение Женьке показалась, что она живая…

– Он из неё чучело сделал, – продолжала Софья, на щеках девушки выступили слёзы.

Женька подошёл к собаке, присел. Шкура в некоторых местах ещё не пристала к основе, от деревянной подставки пахло клеем. В нескольких местах вдоль швов из шкуры торчали иголки от медицинских шприцов.

– Её что, чем-то обкалывали?

Софья вытерла глаза и посмотрела на гостя строго:

– Это вместо булавок. Так шкуру крепят к основе, пока клей не просохнет. Знаешь что… думаю, на сегодня хватит экскурсий.

– В смысле?

– Мне нужно побыть одной. С отцом что-то случилось, я это чувствую. Я должна подумать – подумать, что предпринять. Помнишь место, где нас собаки облаяли?

– В самом начале деревни?

– Пойдёшь туда, там дом с красной крышей – он там один такой. Спросишь Чеботарёвых, скажешь, что от меня. Они тебя точно на постой пустят. А мне… мне нужно одной побыть. Зачем же он так с ней? Что-то тут всё-таки случилось.

– Уверена, что помощь не нужна? К тому же, я бы ещё поснимал.

– Уходи, говорю!

Глаза Софьи гневно сверкнули. Женька пожал плечами, уложил камеру в сумку, подхватил ноутбук и вышел за порог.

Микитэ

В юрте пахнет барсучьим жиром, палёной кожей и спиртом. Свесив голову, Микитэ сидит на войлочном тюфяке и шевелит кончиком ножа уже успевшие угаснуть и покрыться золой угли. На нем шаманская парка – вышитый яркими нитями кафтан с длинной бахромой на рукавах, с подвесками и лентами из разноцветных тканей. Нагрудник, прикрывающий грудь и живот украшен мелкими монетками и бубенцами. Рядом возле очага валяется головной убор из скреплённых медными кольцами кожаных ремней. На макушке деревянная фигурка в виде птицы.

Перед Микитэ поверх углей, обложенных по кругу булыжниками, лежит изрезанный бубен. На его искромсанной основе просматриваются рисунки. В левом верхнем углу лучистый круг – солнце, полумесяц и одинокая звезда; в правом кружат разозлённые комары и мошкара – символы подземного мира. Низ тоже разделён надвое: слева – два зверя, один с рогами, другой без рогов – олени, самец и самка; справа – фигурки людей. У каждой фигурки своё значение, свой особый смысл.

Но разве теперь всё это важно? Ведь айыы3 опять не пришли. Казалось бы: он сделал всё, но они снова не услышали его. Микитэ молил духов Огня и Воды, Земли и Ветра, но и они снова не откликнулись на его призыв.

Угли, почувствовав пищу, начинают оживать, краснеют и искрятся. Вот первый розовый лепесток поднимается над полумесяцем, мягкая кожа начинает темнеть, кукожится. Вот уже другой лепесток коснулся оленей, пламя разрастается. Вот оно уже коснулось людей, а вот загорается и солнце. Запах горелой кожи усиливается, щиплет ноздри. Микитэ чихает, его глаза слезятся. Но так нужно.

Пусть всё горит синим пламенем (Микитэ научился этой поговорке от Ивана): мир тайги и мир людей, миры подземный и небесный – всё пусть горит. Путь в иные миры теперь для Микитэ закрыт.

В юрте темно, разгоревшееся пламя добавляет немного света. Микитэ наклоняется, шарит рукой. Вот она. Он подносит к лицу зелёную армейскую фляжку. Это подарок Ивана. Иван – большой человек, начальник производственного участка. Он постоянно приезжает в деревню на огромной лодке с двумя помощниками, скупает шкуры у местных охотников, привозит товары, в основном: продукты и спирт. Раньше Иван приходил к Микитэ и приносил большую канистру – подарок. Сейчас не приносит. Микитэ сам идёт к русским, покупает спирт за деньги.

Микитэ трясёт фляжку. Осталось совсем чуть-чуть, а Иван приедет только на следующей неделе. Придётся идти на поклон к Нюргустаю – соседу. У того всегда есть либо спирт, либо самогон; он запасливый, но жадный – может и не дать. Эх, попробовал бы он отказать раньше. Раньше все в округе уважали Микитэ, многие даже боялись. Сейчас не боятся. Есть даже такие, кто открыто презирает. Называют плохим словом: арыгыхыт – пьяница. Особенно часто его ругает Эрхаан – старейшина деревни, а вместе с ним и вся его семейка. Ух, киннээх ыт4! Микитэ вновь протягивает руку, снова шарит, находит фарфоровую чашку с отломленной ручкой. Микитэ сворачивает пробку с фляжки, наполняет чашку и жадно пьёт. Тело наполняется приятным теплом.